~*~
По горной долине, опоясывающей городок, раздался торжественно плач. Тягучий и долгий. Многоголосый. Мудро-прощальный, раскатистый, плач.
То люди хоронили рубашку.
Рубашку цвета дождевого предела. Рубашку свободного шёлка и должной заботы. Хоронили рубашку - отраду кого-то, кто стои́т на вершине горных хребтов.
Хоронили рубашку - в землю сложили, окропили слезами и водой из холодной реки.
Хоронили рубашку. Трогательно так, бережно, нежно. В неё завернули семена эдельвейса. Кармашек скрепили гибкими ветвями дуба и падуба, словно цепочкой от латунных часов-медальона.
Ветер развеял печали и гордость, с коей смотрели на бугорок. Гордость за будущие посевы - ведь из рубашки эдельвейс прорастёт. Эдельвейс, непосильный придирчивым людям, что гордятся не "за", а собой. Эдельвейс, о котором слагают легенды - здесь он, в рубашке, что схоронили и что так красиво поёт.
Поёт голосами прекрасных людей. Прекрасных, отважных, горно-гордых людей! Они добыли семена эдельвейса, они укротили холодные воды. Прекрасные, отважные горные люди сложили рубашку и посвятили ей плач.
Плач, разлетевшийся по горной долине. То люди лето в земле хоронили. В земле, что снова в покое. В земле, что готовится к долгой зиме.
Весной эдельвейс распускает объятия, нежится в возродившейся ветви дуба и капле хрустальной слезы. Слеза схоронила, слеза напитала, и вновь, по древним поверьям, воскресшая рубашка та над го́рами реет. Реет, поёт и о жизни вещает тем, кто не бросил, кто схоронил, кто воскреснуть рубашке помог!
Да снова семена эдельвейса соберёт тот народ. И, когда придёт время, по горному небу взовьётся песня, что поёт прекрасное гордое племя.
А в земле похоронят рубашку свободного шёлка и должной заботы. Чтоб чтили потомки в голос с поверьем цикл бессмертной Природы! Чтоб снова цвели семена Эдельвейса!
И не было сказки той бы́ли чудесней...
~*~
